— Я думал конец… Спасибо, брат. — Он замолчал и снова тихо заговорил: — Каторга не сгубила, кандалы и плети перетерпел, а тут вишь… Думал брод.
Хлопуша открыл глаза:
— Салаватка! Ты ли? Вот те и на. Дай-ка поцелую за душу твою, без тебя конец был бы.
Они крепко расцеловались. Лицо у Хлопуши было бледное, его бил озноб.
Салават подал бешмет.
— Спасибо, брат, — поблагодарил казак. — Не чаял выбраться.
— Как ты закричал, я сразу узнал голос.
— Грех нам не узнать друг друга. Товарищочки ведь. Куда путь держишь?
— В аул надо, народ поднимать надо.
— А не врешь?
— Зачем? Правду говорим. А ты куда идешь?
Вместо ответа Хлопуша обнял его еще раз, помолчал и сказал:
— К тебе шел.
— Пошто?
— На Яике народ поднялся. Вам надо, — веселее будет.
— А товарищ твой где?
— Вот он головой всему и будет. Пугачев он!
— Отдохнешь, — назад пойдешь, Хлопуш. Башкирский народ вам поможет.
Восстание давно созрело. Не было только искры, которая упала бы в сердца людей и зажгла пожарище народного гнева.
Салават понимал, что сейчас рано поднимать весь народ. Яицкое восстание не разрослось, не перекинулось на Урал. Башкирцев могли легко разбить, окажись они в голове восстания, ближе всего к крепостям. Поэтому Салават ограничился тем, что отобрал пока сотню удалых джигитов и кинулся с ними в родные башкирские леса и горы.
Юрезань в этом месте круто поворачивает к востоку. В стороне от поселка стоит высокая усадьба Мосолова.
Отряд Салавата ночью подошел к воротам. Залаяли собаки.
— Кого бог послал? — послышался заспанный голос сторожа.
— Гонец к хозяину, пакет привез из аула. Дома?
Засов звякнул, и ворота распахнулись…
В темной спальне слышался храп. Принесли огня.
— Эй, Мосаль, вставай, — крикнул Салават.
— Кто? Кто тут? — испуганно закричал Мосолов.
— Гости к тебе, должник ты наш за баранью шкуру.
Блеснули сабли, и Кондратий Петрович не успел ничего ответить.
— Зажигай, яндыр, — распорядился Салават и кинулся вон.
Это было только начало. Яицкое восстание разгоралось. Родина Салавата волновалась, как море: вот-вот хлестнет через край. Наконец, момент наступил.
В аул приехал важный чиновник и объявил о мобилизации: для подавления восстания Емельяна Пугачева нужны были солдаты. Родной аул Юлаева был объявлен местом сбора всей округи. И вот помчались в аул Юлаев тысячи джигитов на лихих конях. Удивился чиновник: «Какой исполнительный народ!»
А когда собралось грозное десятитысячное войско, вышел из толпы джигитов Салават и сказал, куда нужно итти.
И привел он все это войско к Пугачеву и сказал:
— Падша! Я привел тебе десять тысяч людей. Возьми нас к себе на службу. До последней силы будем драться мы за счастье народа. Это говорю я, Салават сын Юлаев!
Пугач-падша поцеловал его и ответил:
— Ин будь по-твоему, удалой батыр. За это спасибо башкирскому народу. Пусть живет он вольно и владеет всей своей землей, горами, лесами, пашнями.
И еще раз обнял и поцеловал Пугачев батыра Салавата.
Шамиль Камалов Рисунок В. СвинторжицкогоЧудо-камень
(Уральский сказ)
Александрит — камень замечательный по своей способности менять цвет.
(Из минералогии)Был Миклуша в розысках уже седьмой день, но путного ничего не находил. Служил он горщиком на «шлифовальной мельнице» — драгоценные камни огранивал.
Захватил камень его душу, ни о чем и думать не хочет больше. Все у него в глазах камни плывут, гранями своими, как чешуя рыб, поблескивают. Много их пересмотрел Миклуша, много огранил самоцветов, а для огранки сам подыскивал. Отпускали его с «гранилки» для розысков. Верили — никуда не денется: «К камню здорово привязан парень».
Ночь совсем наступила, когда подошел парень к темному лесу.
«Дальше итти не надобно, мало ли в лесу зверя водится. Да и спутаться не мудрено», — подумал Миклуша.
Высек из кремня огонь, подбавил хворосту. Затрещали сучья, разгорелись ярким пламенем. Миклуша бока обогреву подставлять стал.
«Еще хворосту соберу, чтоб на всю ночь», — подумал он и пошел в лес.
Наклонился охапку сучьев взять, да вдруг отшатнулся и выронил валеж. Смотрит: огонек светится, маленький такой, а цвета яркокрасного. «Возьми, дескать, чего боишься». Протянул руку горщик — померк свет, словно и не бывало. Отпрянул — опять горит.
— Что за оказия?
Ухитрился, наконец. Цап! Есть что-то в руках. Подошел к костру, присмотрелся и обомлел. Лежит на ладони камень, малиново-красным светом отсвечивает. Словно изнутри лучи испускает.
Подивился Миклуша камню чудесному. Много через его руки прошло изумрудов разных, тумпасов дымчатых, золотисто-зеленых демантоидов и других самоцветов, но такого камня он в жизни не видал, даже в разговорах не слыхивал.
Вынул Миклуша небольшой мешочек, опустил в него камень, запрятал за пазуху, прилег к костру. Заснуть хотел, куда там. Камень все припоминается, засел в голове. Невиданный, огнем ярким горит.
Засияла на небе самоцветом заря, и в путь нужно трогаться. Подвязал Миклуша потуже лапти и зашагал. Место, где камень чудно́й нашел, хорошо приметил.
Идет по лесу, с пичужками свистом перекликается. Родничок повстречался. Напился холодной водицы и дальше пошагал. К полудню был у города, прошел по запутанным улицам, пересек «плотинку» и вышел к «шлифовальной мельнице».
Мастера высыпали навстречу.
— А-а, Миклуша!
— Как пособирал камушек?
— Чего хорошенького принес?
Вытащил Миклуша мешочек, вынул из него камешок и ахнул. Некрасивый камень оказался. Слабозеленый, как закудышный «берильчик». Засмеялись горщики, затряслись смехом.
Растолкав всех, вышел приказчик Отъясов.
— Покажи, что принес, — обратился он к Миклуше. — Только один камень? И тот дрянь. Э-эх! Если еще так камни будешь сыскивать, не пущу в развед.
Миклуша обиделся:
— Чего рты развесили, — говорит, — не знаете, какой он есть, камень-то.
А про себя подумал:
«Может, обманулся, в темноте, не разглядевши, не тот камень взял?»
Ушел он к себе в избу.
Ну, раньше известно какие жилища были у бедных людей: окошечки маленькие, а вместо стекол слюду прозрачную вставляли. Зажег Миклуша свечу, поставил самодельный станок. Захотелось парню из упрямства доказать старикам, что даже плохой камень в искусной огранке хорошо выглядит. Вытащил он из мешочка «камешек», поднес к свечке, а тот как полыхнет ярким светом, Миклуша даже глаза зажмурил.
— Вот так да!
Понял тут парень, что взаправду этот камень «чудодейственный», коль он только при свече поблескивает, горит красным светом.
Сел поудобнее Миклуша к станку. Прилепил камень сургучом к заостренной палочке и поднес к свинцовому диску, натертому серым порошком. Повернул ручку, на камне осталась грань, и из гладкой поверхности ее брызнули ослепительные лучи.
— Ну и камень! — вслух воскликнул Миклуша и еще усерднее принялся за работу.
В ту пору приказчик Отъясов проходил мимо избы Миклуши. Глядит — свет горит у горщика в час неурочный, да так ярко, как любая свечка не светится. Вошел Отъясов в избу, видит: сидит Миклуша за станком, камень огранивает, а тот светит малиново-красным светом да фисташковым отливает. Отъясова в жар даже бросило.
— У, — говорит, — где такой камень нашел? Зачем скрывал?
— Не скрывал я, — сказывает Миклуша, — показывал камешек, надо мной насмеялись. А теперь, не увидишь ты его, как своих ушей. Полюбился мне чудо-камень, как девушка красная. Не выпрашивай его, убирайся.
Побагровел Отъясов.
— Отдай чудо-камень! Хоть как, да возьму его…
Рассердился тут Миклуша, схватил приказчика за шиворот, да и вытряхнул из избы так, что тот покатился клубочком…
Наутро приходит Миклуша на «гранку». Все идет хорошо, ровно с Отъясовым у него ничего и не было. Приказчик вида не подает.
— Садись, — говорит он Миклуше, — огранивай камушки. Самоцветы у Иваныча возьми, коли надо.
Миклуша взял себе изумрудец и оттачивает. Только все камни ему не нравятся, как припомнит он свой запрятанный. Сидит парень, уныло смотрит: грани привычно ложатся. Вдруг приказчик к его уху нагибается.
— Продай мне чудо-камень, — шепчет, — деньги большие дам.
Рассердился Миклуша:
— Сказал — не продам! Бесценный он, камень-то. Дорог сердцу моему.
Загорелись в глазах у Отъясова холодные огоньки и потухли.
